статья

487

Как первый западный диджей приехал в СССР

ВАЙБ публикует отрывок из главы неизданной книги Ильи Воронина, главного редактора издательства «Белое Яблоко», и, в прошлом, одного из основателей Mixmag Russia. Этим фрагментом мы хотим почтить память недавно ушедшего Индулиса Билзенса.

Индулису Билзенсу было пять лет, когда он вместе с мамой покинул родную Ригу незадолго до ее освобождения Красной армией. Им с мамой было за что не любить советскую власть — в 1940 году, когда Латвия уже была включена в состав СССР, его отца сослали в Сибирь. «Нас с мамой случайно в тот момент не оказалось дома, когда за ним пришли, иначе, как считала мама, и нас бы прихватили», — вспоминал Билзенс. Позднее, уже в студенческом возрасте, он стал активным деятелем антивоенного движения в Западной Европе, интересовался художественным андеграундом и даже поучаствовал в запуске известной берлинской газеты Die Tageszeitung (сокращено taz). Благодаря своей журналистской работе в какой-то момент в конце 1970-х он познакомился с Вильямом Рётгером, который, в свою очередь, познакомил его с 12-летним Максимилианом Ленцем, уже тогда увлекавшемся рисованием и философией.

«В своем родном Мюнстере он стал диск-жокеем и открыл для себя, что можно при помощи двух проигрывателей, двух пластинок и микшера создавать новые композиции, новое звучание», — вспоминает свои первые впечатления о Ленце Билзенс.Переехав в Западный Берлин, Максимилиан взял себе псевдоним Westbam (в знак уважения перед американским хип-хоп-диджеем Africa Bambaataa), организовал собственный лейбл Low Spirit, стал диджеем важного берлинского клуба Metropol и написал программный текст под названием «Что такое record art?». «Record Art можно в последнюю очередь охарактеризовать словом „милый“, скорее, „жёсткий“ и даже „вульгарный“, потому что в отличие от групп типа T.G. (Throbbing Gristle — прим. авт.), вы выступаете не перед кучкой благожелательных студентов-искусствоведов, а перед толпой равнодушных, пьяных и похотливых гопников, как на днях охарактеризовал всё это один мой друг, — описывал Westbam новое искусство. — Но в этом и заключается величие этого искусства: оно провоцирует других: даже те, кто позволил бы Дженезис Пи-Орридж помочиться себе на лицо и посчитать это чем-то великим, испытывают мучения от моей музыки. По их консервативному пониманию — авангардная музыка создается синтезаторами, а не пластинками».Билзенс, которого постоянно привлекало все новое и авангардное, устроил Ленцу эфир на одном из западногерманских телеканалов. Так остальная Германия узнала, что виниловые проигрыватели тоже могут служить музыкальными инструментами и средством творческого самовыражения. К тому времени сам Билзенс уже наладил связи с художественным андеграундом родной Латвии, куда он впервые смог попасть в конце 1970-х и наконец-то увидеться с родным отцом. Билзенса заинтересовала латышская музыкальная маргинальная тусовка, он увидел в ней своего рода платформу, на которой можно выстроить взаимодействие между двумя закрытыми друг от друга мирами. В один из своих приездов он рассказал, что у него есть молодой протеже, которого зовут Westbam, и который скоро станет очень популярным в Германии, и что диджеи новую музыку играют на виниловых пластинках. Он записывал выступления Westbam на видеокамеру и привозил эти записи в Латвию, показывая, что именно и как вытворяет этот диджей. На латышских диджеев, никогда ничего подобного до этого не видевших, эти записи производили невероятное впечатление.Янис (Янис Крауклис - первый советский диджей, начавший играть на пластинках), для которого сведение музыки оказалось чем-то абсолютно революционным, решил добиться чего-то похожего на своих магнитофонах. Сначала он пытался подбирать музыку в близком темпе и сводить музыку по темпам, но это не давало нужных результатов из-за несовершенства советской техники. «У меня, например, были магнитофоны, на которых значились наклейки „+1%“, „-2%“, — вспоминает Янис. — У магнитофонов отсутствовала кварцевая стабилизация, поэтому разброс по скорости у одной и той же модели был очень сильным. Так что о сведении не могло идти и речи».

Тогда Янис решил усовершенствовать магнитофоны и реализовать там питч. Для этого он сначала разобрался в том, как устроена подобная функция на виниловом проигрывателе. Потом на токарном станке из бронзовой болванки выточил необходимый конус для катушечного магнитофона. «Конус этот я насадил на двигатель и приделал простенькую регулировку пасика, и пасик, перемещаясь по этому конусу, менял скорость движения ленты. Это была очень примитивная, но очень эффективная конструкция!», — даже сегодня с заметным восторгом изобретателя вспоминает Янис.Прогрессивные рижские диск-жокеи, вдохновленные Westbam и его record art, решили ответить своим начинанием, которое назвали tape art, поскольку в своей работе использовали не пластинки, а пленки. Больше всех от увиденного вдохновился Робертс Гобзиньш, научившийся делать скретчи на пленочных магнитофонах и даже взявший себе псевдоним Eastbam в знак уважения к Ленцу. Было решено показать западным авангардным диджеям, что и советским диск-жокеям не чужды идеи музыкального авангарда. «Как-то вечером состоялась очередная сессия NSRD в студии Марты Красты в Старой Риге, — вспоминал Билзенс. — Туда еще пришел Артемий Троицкий в классной футболке с фигурами Татлина. Все происходившее там было записано на пленку, в том числе и tape art Гобзиньша, как он ловко играется с магнитофонными записями. И эту кассету я увез с собой в Германию, где показал своим, и увиденное привело их в полнейший восторг. Я тогда спросил Ленца: „Хочешь выступить в Риге?“» Westbam с радостью согласился, но сделать это оказалось не так-то просто — потребовалось несколько лет на то, чтобы организовать его приезд в СССР, страну, которая в 1987 году еще толком и не начала открываться окружающему миру.

Выступление стало возможным благодаря Совету по культуре Латвии, хотя партийные деятели толком не понимали кого они приглашают в страну и чего ожидать. Ехать пришлось на поезде — это было медленно, зато более надежно, так как было меньше проблем на таможне, ведь всю технику и пластинки Westbam и его коллеги по Low Spirit везли с собой. «Четверть нашего двухдневного пути заняло стояние на границе в Калининградской области, где поезду меняли колеса под более широкую советскую колею — ужасно муторная процедура!», — вспоминал позднее сам Westbam.В советскую Латвию Westbam ехал, прежде всего, не как диджей, играющий танцевальную музыку, а как философ, как представитель сформулированного им самим нового художественного направления record art, поэтому никаких танцев не подразумевалось. Официально все это происходило под трескучими лозунгами борьбы за мир и культурного обмена между немецкой и латышской молодежью. В синопсисе проекта ни слова не говорилось ни о выступлении диджея, ни об электронной музыке. Действо позиционировалось как просто музыкальное, в рамках которого выступит рижский хор мальчиков, будут продемонстрированы художественные инсталляции и отыграют латышские музыканты. «Ну музыка и музыка, подумали рижские коммунисты», — рассказывает Викторс Буда. Однако, в реальности получился не концерт в обычном понимании этого слова, а что-то вроде художественного хэппенинга, живой инсталляции, яркого выражения латышского маргинального художественного авангарда.

Само событие длилось несколько часов, и по музыкальной части напоминало фри-джаз: друг друга сменяли музыканты, одетые в странные, авангардистские одежды, по расставленным вокруг телевизорам показывали специально записанные видео, а приглашенный западный диджей в это время задавал темп, активно скрейтчуя пластинки с ранним хип-хопом и электро. Все это проходило в кафе с неофициальным названием «Божье ухо», находившееся в рижском планетарии, который сам располагался в здании бывшей православной церкви. «Там все было не слишком логично, может быть, но это все равно, — вспоминает один из организаторов этого мероприятия Индулис Билзенс. — Просто такая встреча музыкантов».

Автор текста: Илья Воронин